Александр Евсюков — прозаик, критик. Родился в 1982 году в городе Щёкино Тульской области. Выпускник Литинститута. Работал археологом, журналистом, администратором, менеджером по продажам, литературным редактором и т. д. Публикации прозы, стихов и критики — в журналах «Дружба народов», «Октябрь», «День и ночь», «Наш современник», «Роман-газета», «Нева», «Бельские просторы», «Homo Legens» и др. Лауреат ряда литературных премий, в том числе российско-итальянской премии «Радуга» (2016), премии «В поисках Правды и Справедливости» (2017), международного литературного Тургеневского конкурса «Бежин луг» (2018). Проза переведена на итальянский, армянский, болгарский и польский языки. Автор книг прозы «Контур легенды» (2017, М. Русский Гулливер) и «Караим» (2020, М. Роман-газета). Живёт в Москве.
Пёс с ней
Однажды поздней весной Таня вышла с переполненным ведром к мусорке. Солнце ярко светило, но сразу за углом налетел резкий ветер, и ведро приходилось всё время держать так, чтобы эти обрывки газет, тонкие картофельные очистки и луковая шелуха не разметались по асфальту. Коварная погода внезапно напомнила Тане, что ей уже больше двадцати, и она теперь живёт в другой стране, у которой скукожились границы, где отменили комсомол и где теперь есть секс. Даже слишком много секса.
Именно из-за этого они снова поругались с Вадимом. Его дела так резко пошли в гору, что теперь пришёл черед Мерседеса вместо привычного Москвича-2140. А ещё он завёл себе другую — крашеную блондинку с рыбьими глазами и хрипловатым грудным смехом. И Таня, узнав об этом, наконец-то решилась всерьёз с ним поскандалить, но как-то быстро ослабела и уже через пятнадцать минут сама не верила своим словам. Она то переходила на визг, то наоборот что-то мямлила, повторяя одно и то же, и никак не могла надолго поднять взгляд. Вадим отвечал отрывисто, но уверенно. Да, он её муж, но он человек нового времени, он идёт к успеху, у него теперь другой статус и ему необходимы свободные отношения. Положена мне любовница, понимаешь?.. Пока не привыкла, можешь пожить отдельно. Нет, не привыкну, Таня по одному выталкивала из себя слова. Тогда — вот, и Вадим шлёпнул по столу пачкой купюр.
Она застыла с гримасой презрения и муки. Но когда муж вышел, Таня, пометавшись по комнате, как будто по чужой и опасной территории, всё-таки забрала эти деньги — никаких других у неё не было. Их хватило на два месяца съема квартиры, а ещё на большой мешок гречки, запас мясных отходов и субпродуктов.
Таня перевозила скарб на садовой тачке с одним колесом. Трижды выталкивала её в горку среди бела дня и трижды, погромыхивая, скатывала обратно. Когда с Таней здоровались, она едва слышно отвечала и очень старалась сделать вид, что так и надо, а она занята самым обычным всем понятным делом. Затем всё разложила и развесила на новом месте. Вымыла пузатый пустой холодильник и оконные стекла. Отскребла полы, перестелила кровать. Включила старый телевизор с рябью на экране и с жутко скрипящими голосами. Ходила—ходила—ходила по комнате и кухне взад и вперёд, два шага влево к телефону, потом три вправо и уже готова была взвыть.
На второй такой вечер Таня не выдержала. Сначала позвонила подруга Нина, которая собиралась её навестить, но теперь сообщила, что сможет забежать только завтра. Таня глухим голосом ответила, что всё понимает. Она ещё постояла, замерев, а потом достала обтягивающее тёмное платье, которое ни разу не надевала после замужества. Приготовила туфли на самом высоком каблуке. Во всём этом Таня чувствовала себя совсем другой. Сосредоточенно, как индеец перед выходом на тропу войны, накрасив губы и подведя ресницы, она пошла в ближайший бар.
Там гремела оглушительная музыка. Рядом со стойкой переминался парень, похожий и не похожий на Вадима. Выше, стройнее и, кажется, без лишних понтов. Совсем ещё трезвый и пока застенчивый. Таня приблизилась к нему и заговорила. А он, кажется, не верил происходящему и с усилием решался на каждое слово.
—Угостишь меня коктейлем? — подсказала Таня.
— Да-да, — засуетится он.
«Какое же гадоствое пойло», думала Таня и отворачивалась, чтобы скривиться украдкой.
— Тебя как зовут-то?
— Ваня…
— А я — Та… Тамара.
— Царица?
— Сегодня — да. Потанцуем? — махнула она рукой изумленному парню.
И они танцевали. Ваня двигался в такт, но его тело почему-то всё время казалось отдельным от взгляда и лица. Пришлось влить в себя ещё три коктейля и два джина без тоника — тогда всё стало лёгким и насыщенным одновременно. И только музыка… му-зы-кааа… музыка! Как же всем весело… Как же?..
Теперь она купалась в этих жадных мужских взглядах. Не прерываясь, долго—долго, отшвырнув туфли куда-то в сторону. Плясала, стремясь выплясать босыми ногами, выдернуть с корнем всю эту взращенную боль, которую носила в себе. Потом в изнеможении споткнулась, но чьи-то руки крепко и надёжно подхватили… Не хотелось вглядываться и узнавать, чьи они. Не было сил спрашивать, куда её ведут, уводят, увлекают. Это точно был не Ваня, нет, кто-то опытный и сноровистый. Не терпящий долгих заминок, способный срывать одежду и сжимать тело до хруста. Вокруг пульсировала жаркая темнота. Платье задрано кверху. Кто-то безымянный делал своё дело, ритмично посапывая. Она не сопротивлялась, чувствуя, что сейчас могло быть только так. Да, ближе… да, вот так… да, без ласки… только бы знать — ей тоже что-то положено! И чтобы всё уже закончилось скорее.
Она, пошатываясь, встала с влажной скамейки. Животу и ногам сразу стало холодно.
— Проводить? — какой же противно самодовольный у него голос!
Она, не глядя, отмахнулась. Босиком добрела до подъезда, поднялась на свой этаж и упала на диван. Не получалось ни сдвинуться, ни уснуть. Из-за стены отчетливо доносилось стариковское кряхтение. На другом конце комнаты часы пульсировали странными звуками. Включался и замирал холодильник. Тело болело. В душе стало совсем пусто. Так и пролежала с закрытыми глазами…
В три часа дня явилась подруга Нина. Не разуваясь, она энергично прошлась по комнате, выглянула с кухни во двор и присела к столу выпить чаю. Пачка печенья была у неё с собой. Таня чувствовала, что подруга настроилась выслушать про их разлад с Вадимом. Но сегодня она не могла об этом говорить. Надо было либо делиться всем, как на исповеди, либо не заговаривать вовсе.
Нина, понятное дело, удивилась её молчанию о главном, но постаралась не подать вида. Перевела разговор на свою работу — она не первый год была кинологом в питомнике. С собаками Нина вела себя требовательно, а с людьми деликатно. Окончательно поняв, что откровенного разговора сегодня точно не случится, она двумя глотками допила чай из чашки и тут же вспомнила, что именно сегодня ей надо зайти на почту. На прощание она раскрыла сумку и протянула Тане книжку с нездешними безумными глазами, прорисованными на чёрной обложке и белыми буквами: «НОСТРАДАМУС».
— Вот почитай. Там про будущее — ничего не понятно, но очень интересно.
Таня приподняла и перевернула ведро над мусорным баком. И тут же заметила его — высоченного тощего дога с опущенным хвостом и потерянным взглядом. Не заметить его было нельзя — он выглядел разорённым аристократом, доведённым до самой последней крайности. Бока ввалились, а рёбра выпирали, едва не протыкая шкуру. Его пошатывало от голода. Дог принюхивался к рваному целлофану и картофельным очисткам.
Вдруг он заметил Танин взгляд и резко вскинулся, как от пощёчины. Всё это было для него нестерпимым позором. Таня осторожно приблизилась. Негромко поцокала языком, дотронулась пальцами до загривка. Он дал себя погладить, безучастно уставившись куда-то в точку.
— Ну, хороший мой, пошли, пошли, — позвала его Таня.
Дог недоверчиво оглянулся и последовал за ней. В подъезд он вошёл первым. На каждой площадке останавливался и спрашивал взглядом — здесь? Они поднялись на третий этаж. Таня раскрыла перед ним обе двери, вторая была полупрозрачной и открывалась внутрь. Подозрительно озираясь и принюхиваясь, пёс вошёл в квартиру.
— Как тебя звать-то? — спросила Таня.
Дог приподнял голову и коротко стукнул хвостом.
Таня закинула мелко нарезанное мясо в самую большую кастрюлю, залила её водой, досыпала гречки и стала варить. Под крышкой забурлило. Запах распространялся всё сильнее. Дог сидел в коридоре, но вытягивал шею насколько мог и нетерпеливо заглядывал в кухню.
Насыпав дымящей мясной каши в большую миску, Таня немного выждала и наклонилась, чтобы поставить её на пол. Он не мог дольше сдерживаться и рванулся к еде. А Тане вдруг показалось, что ещё горячо, и она выставила вперед свободную руку. Пёс глухо зарычал, оскалив зубы.
Таня со стуком выпустила миску и медленно сползла по стене, сквозь мутную пелену неотрывно глядя на ощеренную морду. Снизу вверх. Она вдруг вспомнила, как подруга—кинолог Нина предупреждала, что допускать этого нельзя никогда — любая собака, посмотрев сверху, чувствует себя вожаком, хозяином положения. Но Таня уже ничего не могла с собой поделать. Все слёзы последних месяцев вырвались разом.
— Ах, ты! Т-такой жеее… как все мужики! Я тебе мясо варю… покормить хотела… Уйди от меня. Убирайся отсюда!
Он никуда не ушёл и даже забыл про еду. Его взгляд прояснился. Он сел рядом, и вылизал её лицо тёплым шершавым языком.
Прошло три месяца. Дог, которого Таня назвала Малышом, поправился. Он резво сбегал по ступенькам, носился по двору, по улицам и парку, чудом вписываясь на длиннющих лапах во все повороты. Иногда осторожно вставал на задние и заглядывал Тане в лицо. Дома он почти всегда лежал на коврике, а если передвигался, то с крайней предупредительностью.
Таня выходила из квартиры всё с тем же ведром. Она едва успела прикрыть вторую полупрозрачную дверь и задвинуть шпингалет снаружи, когда заметила незнакомого мужчину лет под пятьдесят с седыми волосами по плечи, который поднимался на их площадку. С его правой руки свисал потёртый поводок с широким пустым ошейником.
— Это вы из десятой квартиры? — зацепившись прищуренным взглядом, хрипло спросил незнакомец. Тане показалось, будто он нарочно протрезвел ради их встречи. И всё-таки при каждом раскрытии рта и шумном выдохе до неё докатывалась волна кислого перегара
— Да, — подтвердила Таня. — А вам кого?
— Это вы мою собаку себе забрали? Черного дога?
Таня поняла, что перед ней стоит хозяин Малыша или как его звали раньше? Она не знала, что ответить. Врать бессмысленно. Все соседи подтвердят, а тётка напротив точно всё выболтает.
— Так вот — собака моя, — продолжил мужчина. — Кобель. Ему теперь год и два месяца.
— А откуда я узнаю, что он ваш?
— У меня документ на руках. Происхождение, — он торжествующе усмехнулся. — И кличка Ромуальд Бургундский.
Мужчина достал из-за пазухи и развернул сложенный вдвое бланк.
— В-вы сами понимаете?.. — Танин голос дрожал. — До какого состояния его довели?
— Это не ваше дело. Я его заберу, он дорогой.
Было видно, как заходили желваки. Мужчина, видимо, прикидывал, отодвинуть ли Таню в сторону или настоять, чтобы сама открыла?
— Вас как зовут? — Таня оттягивала время, судорожно пытаясь найти выход.
— Юрий Гаврилович с Лагерного. Отворяй уже…
Таня уже протянула руку, но в этот момент донёсся резкий рык. Пёс, мирно лежавший на коврике в углу, узнал ненавистный голос и тут же рванулся навстречу. Всеми девяностами килограммами своего веса он с утробным рычанием кидался на дверь, которая держалась только чудом. Слюна текла по стеклу. Таня оторопела, а потом медленно перевела взгляд на Юрия Гавриловича.
Тот внезапно съёжился и вжался в стену напротив, понимая, что если дверь не выдержит, ему уже не скрыться. На побелевшем лице выступили землистые пятна. Таня даже заметила, как его седые волосы снова меняют цвет. Или так показалось в тусклом свете лампочки.
— Сейчас я открою, и вы его заберёте? — спросила Таня.
Юрий Гаврилович не сразу её расслышал, а затем резко замотал головой.
— Н-н-не надо мне, — сдавленно прошептал он.
— А уж если не поладите, я не при делах.
Зажмурившись, он продолжал мотать головой из стороны в сторону, как заводная кукла.
— Тогда хорошо запомните эту квартиру, этот дом и этот двор. И больше никогда сюда не приходите. Понятно вам, Юрий Гаврилович?
Его голова теперь задергалась сверху вниз. Судорожно кивая, он протянул бланк Тане и стал задом спускаться по ступенькам, не отрывая взгляда от грохочущей двери.
Хлопнула дверь подъезда. Удары стали понемногу стихать.
— Малыш, это я.
Открыла дверь и вошла. Мусор из полного ведра посыпался на пол.
Таня села и долго не могла встать. Ей казалось, что сейчас он перестанет прикидываться собакой и заговорит. И про всё—всё расскажет, совсем как Нострадамус, только точнее и понятнее. Но он встряхнул головой и едва слышно о чём-то прорычал.
У Тани в жизни будет несколько собак, хотя ни одну из них она и не подумала бы заводить нарочно. Ни разу она не поедет в питомник, для придирчивых осмотров перед выбором щенка и не станет платить за него деньгами, чтобы забрать с собой в специальном такси с услугой перевозки домашних животных. Нет, каждая её собака неизменно будет объявляться сама и, протяжно заглянув в глаза, вдруг привяжется невидимой пуповиной к сердцу.
Таня с мужем мирились ещё дважды, а потом разошлись насовсем.
Сапог
Сапог:
1) бывший военный, сохранивший армейские привычки;
2) невежественный, не разбирающийся в чем-либо человек.
Смартфон на прикроватной тумбочке тонко пискнул. Даня лежал неподвижно ничком, но уже без малого полчаса как проснулся, поэтому расслышал. Приоткрыв левый глаз, он неохотно протянул руку.
Что-то куда-то пришло и, видимо, как-то его касалось: сообщение, уведомление или же электронное письмо. Сразу было не понять. Даня методично проверил соцсети, промчался по мессенджерам и уткнулся в почтовый ящик — ничего нового. Где же тогда? Ещё через минуту он вспомнил про банковское приложение — решил проверить и его. Дважды сбивался, набирая пин-код. Наконец, мультяшные облака на экране расступились и пропустили его к виртуальным сокровищам.
«Входящий перевод — 50 000 рублей». Даня, резко подскочив, сел в кровати и кулаком протёр глаза. Затем пересчитал нули. Всё верно, и никаких данных — откуда вдруг такое счастье?
Теперь ему не было покоя. Заварив чай, он стал проверять и отбрасывать разные версии. Итак, работы у него сейчас нет. И заказчики ничего ему не должны. До дня рождения ещё почти четыре месяца, да и кто бы мог так расщедриться? Даже жена вдруг решила, будто они разругались, причём так, что она наскоро собралась и в час ночи укатила на такси к родителям. Третий день уже сидит там вместе с детьми.
Допив остывший чай и перебрав привычные версии, как ворох сваленной на пол одежды, Даня размашисто шагнул из кухни в комнату и споткнулся о не распакованные коробки с остатками тиража его книги. Тут Даня вспомнил, что он — писатель. Ну, то есть говорить об этом, конечно, некрасиво и даже думать так несколько неудобно, но проверить всё-таки надо. И не только надо, но и очень хочется. Причём с каждой секундой всё сильнее.
Даня нашёл закладку с сайтом, где выставлена его электронная книга. Выставлена бесплатно, но снабжена настоятельной просьбой — перечислить автору немного материальных средств по мере возможности. Ага, шесть скачиваний. Вчера было только пять. Смелая мысль вдруг закралась в Данину голову: а что если за прошедшие сутки кто-то скачал эту его единственную книгу? А потом этот кто-то стал читать и оказался под столь сильным впечатлением, что отправил ему сумму в сто двадцать раз большую, чем Даня мог рассчитывать в своих самых смелых ожиданиях. Ну даа, конечно, — на четвёртом десятке ты всё ещё веришь в сказки? До этого момента в его виртуальный карман прилетели только два жалких стольника. То есть сначала пара воробьишек—заморышей и вдруг — целый птеродактиль! Интересно, кто же этот его неведомый благодетель? Или просто дурацкая ошибка номером и теперь этот кто-то уже названивает в колл-центр, требуя немедленно вернуть всю сумму обратно?
Попробовал было писать, но все мысли как отрезало. Причём Даня понял это сразу, едва проснувшись, ещё до писклявого оповещения. Все герои показывали ему фигу, пейзажи и обстановка размывались бесцветными пятнами — суть ускользала. Он писал, перечитывал и всё удалял. Часы бесплодно проходили, но оправдать своё существование сегодня было нечем.
Вконец измучившись, Даня собрался и вышел за покупками. Интересно получится, если деньги исчезнут ровно в тот момент, когда ему всё пробьют на кассе и останется только оплатить. Но до магазина совсем недалеко, и, начав с малого, он вошёл в азарт и вот уже накупил целую тележку. Выгружая на ленту, Даня ловил на себе подозрительные взгляды. Или так только казалось? Но оплата легко прошла с первого раза. На радостях он даже подсыпал мелочи калеке-нищему. Немного задержался возле низкой скамейки и в ранних сумерках посмотрел на свой дом как-то по-новому. Экая монолитная громада нависала над ним. А своих окон на седьмом этаже отсюда не разглядишь — они выходят на другую сторону.
Войдя в квартиру, Даня сразу заметил, что свет на кухне включен. За столом расположился его тесть. Как всегда обритый налысо «сапог» в отставке, поджарый и собранный. Уже несколько лет он — зам директора по кадрам ЧОПа «Гранитный мир». Или что-то в таком роде.
Даня прошёл на кухню, не разуваясь и не выпуская нагруженных пакетов из рук. В воздухе будто трещало электричество. Краем глаза он заметил, что телевизор включен без звука.
— Здорово, Георгич, — поставив пакеты на пол, Даня с внутренней опаской протянул ему руку. Тот крепко её стиснул.
— Мне Аня свой ключ выдала. Садись, поговорим.
Даня медленно опустился на табуретку. А как ему теперь говорить? С этаким родственником будто весь русский язык забываешь. Надо сразу брать военный устав, чтобы перевести свои штатские мысли на понятные ему термины.
— Сижу.
— Взял что? Или одна закусь? — поинтересовался тесть.
— Еды набрал. Ну, ещё чая и сока.
— Заработал много?
— Пока сам не пойму.
— Это как?
— Да вот пришёл какой-то перевод непонятный.
— Так надо сообщить куда следует!
— А куда теперь сообщают? — промямлил Даня.
Но вместо чёткого ответа или нового вопроса, тесть только странно усмехнулся:
— Ну, это успеется. У меня есть с собой чуток — для понимания.
И выставил на стол коньячную бутылку, как солдата на пост.
— Разливай давай. Вздрогнули. Что у вас с Аней такое?
— Решили отдельно побыть, успокоиться.
— Это я знаю. А чем ты вообще зарабатывать думаешь?
— Может, к вам в контору пойду?! — нашёлся Даня.
Тесть, опрокинув в себя стопарь, окатил его пренебрежительным взглядом, как негодного к строевой новобранца:
— Не возьму. Там ты быстрее всех накосячишь. Вот что ты реально по жизни делать можешь?
— Много чего, — пожал плечами Даня.
Тесть покачал головой.
— Много чего ты перепробовал, только не прижился нигде. Так ведь?
— Можно и так посмотреть…
— А, значит, можешь ты делать ровно две вещи — внуков мне и книжки свои писать.
— Да это на хер никому… — попытался возразить Даня.
— Отставить, солдат. Внуки от тебя годные.
Тесть махом опрокинул ещё стопку. Он сегодня пил чаще, а ошалевший Даня уже дважды пропускал.
— Слушай, — продолжил тесть, — я когда сюда собирался, Аню сначала послушал, на внуков внимательно поглядел. Почти уже надумал тебе морду бить, конкретно так и основательно, чтобы в чувство привести. — Даня вздрогнул. — Но я же теперь не в своей части — тут настрой нужен. Тогда и вспомнил, что ты там чего-то пишешь, а я не читал и даже не заглядывал. Дураку понятно, что — говно, но всё-таки непорядок. Дай, думаю, загляну сперва и пойду назавтра с чистым сердцем. А книжки твоей как раз и нет, затерялась куда-то. Непорядок, думаю, — всё равно найду, из принципа. Пошёл в интернет скачивать. Полазил там и нашёл. Долистал было до середины, потом в начало вернулся. Читаю, читаю — и как-то не так мне становится, не пойму отчего. Как будто похмелье прошло, а трезвость так и не наступила, — он смущённо провёл ладонью по лысине, будто говорил о чём-то стыдном. — И вдруг шарахнуло, почти как при контузии. Это же — про меня. Точно про меня. Только я бы слов таких не подобрал. Одни мысли куцые, а тут — на тебе… Потом сижу, думаю, аж вспотел, как эта штафирка протёртая, свинья в берлоге, прохвост, пороху не нюхавший, такое изнутри меня вынул, откуда в нём-то это всё?? Так до утра просидел, пока из-за стола не выгнали. Тогда втихаря и перевёл тебе денег. Чтоб даже не думал, чтоб ещё писал.
Тайна внезапно открылась. Даня изумлённо застыл, вглядываясь в лицо тестя.
— А потом взял себя в руки и думаю: схожу, проверю, как он там? Может, уже шалав себе навёл, пока один-то? Ну, вижу, молодец, — работай дальше!
— На балконах курить по закону не положено, — снова предупредил тесть.
— Ну, один-то раз отступим, ради такого случая, — подмигнул Даня.
Юрий Георгиевич молча кивнул. Они встали рядом.
— Есть всего две важных вещи: звёздное небо над нами и нравственный закон внутри, — сказал Даня. — Так говорил философ Кант.
— Небо и закон — это хорошо, — согласился Юрий Георгиевич.
Как же всё к этому пришло, думал Даня. Он же не хотел этого, откладывал, занимался другим. Но что-то неудержимо полезло и попёрло из него кусками, абзацами и страницами и уже не позволяло ему остановиться. Другая сторона жизни иногда выныривала из тумана, как круп лошади, и вскоре снова скрывалась в нём. Детский сад, пособия, подработки.
Одну книгу, как первое совместное бедствие, они как-то пережили. Но когда через месяц после презентации, он заявил, что берётся за вторую, Анино терпение лопнуло. Даня чувствовал себя бездушным эгоистичным чудищем, но расколдоваться никак не мог. Она бросала ему прямо в лицо самые ядовитые оскорбления, какие только могла выдумать, а он чувствовал, что не способен ни разозлиться, ни огрызнуться всерьёз. Даня как будто слушал незнакомые прежде модуляции на совершенно новом неизвестном ему языке и даже раз улыбнулся в ответ.
Аня, стукнув дверью, ушла в ночь. Младшая завёрнута с головой, старший понуро топает рядом.
А он остался. И к страшному стыду был почти счастлив. В холодильнике кое-что оставалось, и можно было до послезавтра никуда не выходить. Через три минуты Даня засел писать. Среди ночи внезапно вспомнил, что надо бы спросить, как они там доехали? Отправил вопрос в мессенджер. «Ты — мудак», — ответила она следующим утром. «Знаю», — написал он, убедившись, что всё в порядке.
— А ты пиши. Пиши… пока никто не видит. Как будто «на губе» уже сидишь, всех обманул и пишешь. Это каторга твоя и привилегия. Пока не застукали — пиши. Я не смогу так. Хоть удавлюсь — не смогу. Анька — она хорошая. Детей воспитает. И я, и мы с матерью поможем, когда что… И ты — что надо сделаешь, — Юрий Георгиевич ткнул пальцем в сторону Дани. — А пока — пиши. Закройся, упрись — и до опупения. Это как плац драить… Как за родину… вставать в рост из окопа. Это как, ну это… самое то…
Голова тестя повисла, его подбородок уткнулся в грудь. Слыша тихий храп, Даня чувствовал, как трезвеет. Сквозь этот пошлейший разговор, с извечным переливом из пустого в порожнее, вдруг сверкнул первозданный смысл. Этот «сапог», в жизни своей не читавший ничего, кроме уставов, неожиданно понял его задачу. Понял даже лучше, чем понимал прежде он сам. Даня раздвинул и застелил гостевой диван, затем осторожно подвёл и заботливо уложил на него тестя.
Снова вышел на балкон, отчётливо представив, как прижимает к себе жену и как по очереди целует обоих деток. Но главное: этот кусок ночи в затихшем доме вечно не спящего города — его и только его время.
